С фронтменом The Maneken Евгением Филатовым мы встретились в его студии.
На первый взгляд – вокруг одни клавишные.
"Я так не считал, но навскидку – 10-12 инструментов", - говорит Женя.
На просьбу показать самый ценный или любимый, Филатов отвечает:
"Таких прямо любимых нет. Вот этот, например, называется Wurlitzer electric piano. В фильме "Рей" про Рея Чарльза ему подарили именно такой инструмент, только другого цвета. А вот это называется Rhodes Electric Piano – у них один звук приблизительно. Это как фортепиано, только там молотки бьют не по струнам, а по камертонам специальным.
Вон та штука повыше – это как гитара, только с клавишами, на такой модели играет Стиви Вандер".
Проект The Maneken существует с 2007-го года. Также Филатов, как известно, работает в качестве саунпродюсера со многими другими музыкантами.
Два года назад вместе с женой Натой Жижченко (ONUKA) Евгений основал лейбл Vidlik. А недавно дебютировал еще и в качестве судьи Национального отбора на "Евровидение".
Все музыкальные инструменты в студии Женя регулярно использует.
"Это не музей и не коллекционная комната. Это рабочая обстановка. Здесь классика, и она постоянно в работе".
– Недавно вы приобрели еще и seaboard. Уже опробовали его в работе? Поделитесь впечатлениями.
– В одной композиции будущего альбома ONUKA "MOZAЇKA" использовал. Это интересный, инновационный и абсолютно беспрецедентный подход к контролю звука и игре на клавишных инструментах.
Когда я впервые попробовал, я поставил пальцы на клавиатуру и снял их только к концу трека, потому что настолько интересно – нажатие, положение пальцев, движение – это все, плюс еще дополнительные контроллеры.
Этот звук может быть не точный, а какой угодно – плавать, летать, понижаться. Эта штука требует концентрации, нужно хорошо слышать, что ты играешь, чтобы точно чувствовать этот инструмент.
– А есть еще какие-то инструменты нового поколения, которые хотели бы попробовать?
– Да нет, наверное, пока нет. Зато смотрите, какая прозрачная бас-гитара. Это такое сценическое позиционирование, это красиво. Причем неплохо звучит.
Все музыканты считают, что деревянная дека у гитары является предметом ценности, чем суше деревяшка, тем лучше звучит. Здесь акрил, но звучит классно.
– Я видела в Instagram, что вы купили дрон. Зачем он вам?
– Я же увлекаюсь видеосъемкой, операторским искусством, режиссурой. Особенно в последние годы часто провожу параллель между визуальным искусством и музыкальным. Я начинаю писать композицию, у меня идет вступление, и сразу в голове рождаются визуальные образы.
– Уже пробовали его в действии?
– На кухне попробовал. Он такой крутой! Я боялся, что он полетит и о стену разобьется. Ничего подобного, он ищет спутники, он говорит, что ему тяжеловато, потому что в радиусе метра находятся предметы.
Знаете, эти boston dynamics, собаки-роботы, вот это точно такой маленький жук. Настолько умная штука! Он взлетел на уровне моего глаза и застыл. Потрясающе. Можно рукой контролировать взлет. Я его взял, в первую очередь, чтобы снимать обычную экспозицию, открывающие кадры.
– Только для клипов или все же есть какие-то режиссерские амбиции и планы снять что-то большее?
– Пока только малые формы, промо-ролики, что-то такое.
– В наше время у музыкантов практически неограниченные возможности, благодаря компьютерным программам, которые позволяют иметь любые инструменты в одном ноутбуке. Как вы считаете, такое отсутствие рамок на пользу развитию современной музыки?
– Во-первых, тяжело согласиться с тем, что возможности действительно безграничны. С одной стороны, мы имеем такой уровень развития, что с обычным лэптопом у себя дома можно создавать полноценную музыку, причем разную. И здесь возможности, правда, стали намного шире.
Появилось много библиотек с предзаписанными звуками, можно добиваться звучания полноценного ансамбля просто в одном ноутбуке. Но вы представляете? – никто не начал писать супермузыку дома в лэптопе!
Зато появились очень высушенные упрощенные формы танцевальной музыки, которые заняли большую часть рынка. То есть музыка из лэптопов стала в сегмент поп-культуры. Я говорю об общемировых тенденциях. В целом музыки стало больше, но ее качество не выросло пропорционально количеству.
– Если говорить об отечественном музыкальном образовании, то в нем очень много пробелов, особенно в технической базе. Молодые музыканты сами изучают современные программы и тенденции. Вы своим примером доказываете, что в принципе, можно достичь всего и без диплома…
– Я, кстати, сейчас заочно оканчиваю Институт музыки имени Глиера… И я действительно вижу некий пробел. Но с другой стороны, молодое поколение особо и не рассчитывает на структуры и институты, которые есть у нас в госсистеме. А просто идет в YouTube, в блог и занимается самообразованием.
Не исключено, что на каком-то этапе я обязательно подключусь к некой факультативной деятельности… Получаю регулярно вопросы и предложения. Я в этом плане осторожный и понимаю, что сжато рассказать за час, как происходит весь процесс, не получится. В своих размышлениях я пришел к тому, что это обязательно должна быть смесь практических занятий и всей теории одновременно.
– Возвращаясь к институту Глиера. Какая специальность и зачем вам это?
– "Естрадний спів". Ну пусть у меня будет диплом. Я заочно начинал учиться в Донецкой консерватории, но после начала военных действий перевелся в Глиера.
– Ната мне в интервью рассказывала, что занимается академическим вокалом. А вы каким, и кто ваш педагог в Глиера?
– Анико Долидзе (джазовая певица – ред.). Ну Натка – молодец, она супердисциплинированная. Я – лентяй в этом плане. Конечно, обязательно распевки, потому что голос - это мышца, которую нужно разрабатывать, которой нужно владеть. Я осознаю всю ответственность и серьезность этого занятия. И вот когда меня спрашивают, почему Манекен не пошел на "Евровидение"… Вы же видите, что на сцене во время эфира происходит с людьми, которые обладают вокальными данными и профессионализмом. Это очень стрессовая обстановка.
– Наблюдая за вами в роли судьи Нацотбора на "Евровидение", мне казалось, что это тоже был для вас некий стресс. Порой складывалось впечатление, что вы боитесь обидеть конкурсанта своей критикой, слышалась какая-то неуверенность в голосе…
– Во-первых, было волнение телевизионное, но оно на втором полуфинале уже прошло. А с другой стороны – изначально песни, которые были отобраны – отнюдь неплохи. И в целом, сказать, что это не то, мне там довелось всего несколько раз.
Так или иначе – "Евровидение" – это месседж, который несет страна, помимо песни. Опять пугать какой-то рок-постановкой с непонятными библейскими мотивами (Yurcash – ред..) – это тоже месседж. Возможно, да, поскольку мы коллеги, я не то, что чувствовал себя неловко, но пытался говорить лаконично и по сути. Мы старались уважительно относиться ко всем выступающим.
– Вы не считаете, что весь этот ажиотаж вокруг "Евровидения" и отбора на него несколько переоценен, и все материальные и моральные затраты музыкантов не особо оправданы?
– Я считаю, что музыкантам как раз жаловаться вообще здесь нечего. Они в прайм-тайм на ведущем телеканале с офигенной сценой, с режиссированными номерами, со своим творчеством, не потратив, наверное, на это почти ничего. Это такой трамплин, если правильно этим воспользоваться. Пускай на три минуты, но общественное внимание в самом широком смысле.
Что касается переоцененности самого действа – послушайте, у нас не так много развлекательного музыкального контента на телевидении. Если к этому есть концентрация внимания, пусть так будет. Я двумя руками за. Тем более, если тенденция идет к тому, что дают возможность молодым и перспективным независимым малоизвестным. Следует обратить внимание на то, что такого мало.
– Но очень часто после непродолжительного хайпа эти музыканты пропадают с поля зрения…
– Да. Для кого-то это трамплин, а для кого-то просто быстрая беговая дорожка. В музыке, так или иначе, есть доля некой судьбоносной закономерности, удачи, успеха, чего-то такого, что тяжело объяснить, почему у одних получается, а других нет. Я знаю массу примеров, на мой взгляд, выдающихся блестящих музыкантов, которые неоправданно обделены популярностью.
– А в вашем случае были такие судьбоносные события? Или все же больше упорный труд и желание развиваться привели к успеху?
– Больше все же второе. Как только ты останавливаешься, останавливаются процессы. Поэтому естественный стимул продолжать заниматься этим музыкальным ремеслом – это повышение квалификации, наращивание опыта.
В начале моей карьеры я слушал аранжировки олдскульной старой школы и замечал, что профессионалы немножко законсервировались в каком-то звучании. И, на мой взгляд, это не очень хорошо. Поэтому, несмотря на то, что я пользуюсь классическими инструментами, если меня этого всего лишить, то это будет лишь очередной новый эксперимент, и я смогу писать музыку.
– В какой роли вам все же комфортнее – саунд-продюсера или исполнителя?
– Мне нравится и так и так, но это довольно трудно совмещать. Видите, у меня здесь как кабина космического корабля, рассчитанная на одного пилота и нескольких помощников. Здесь концентрация, здесь постоянно прослушивание музыкальных фрагментов, переключение кабелей, эксперимент, пробы, довольно длительный процесс. И здесь нет как такового обмена энергией.
Выступление на сцене – это полностью противоположное. Там все длится в сжатый срок, там ты выходишь, получаешь импульс от аудитории, отдаешь свою энергию. И там это более ощутимо. Здесь ты просто находишься в творческом поиске. Там ты просто выкладываешься. В целом как профессиональная деятельность – саундпродюсирование, наверное, важнее. Но ничего не сравнить с тем, когда у тебя все получается на сцене и когда тебе хлопают.
– Кстати, у вас давно не было концертов…
– Да, давненько. Официальный сольный - презентация альбома - был в 2016-м. То есть весь прошлый год я занимался студийной деятельностью.
Я понимаю, что, возможно, с позиции маркетинга, стратегии - плохо пропадать, выключаться. Но у меня есть одно руководство: моя дискография, альбомы, синглы, которые остаются как следы моей творческой жизни. Руководствоваться своим творчеством с позиции сроков, таймингов или каких-то договоренностей - не совсем честно даже по отношению к себе.
Я бы не хотел выпускать все запрограммировано. Я бы хотел потом оглянуться, посмотреть на все свои записи и сделать какой-то вывод. Поэтому я делаю все для того, чтобы не разочароваться в своем творческом пути.
Видите, у меня с проектом The Maneken получился довольно эгоистичный подход. Музыка на английском языке, не ориентированная на тенденции звучания местного рынка, еще и с данью определенной эпохе - 70-х.
В этот момент Жене позвонил отец из Донецка, и он отвлекся на короткий розговор.
– Кстати, ваши родители до сих пор в Донецке?
– Отец - да, а мама с мужем и братом здесь живут. Работает в консерватории. Переехали несколько лет назад.
– В Донецке вы, я так понимаю, с начала всем известных событий не были?
– Не был.
– В одном из интервью вы говорили, что хотите влиять на поп-музыку и процессы в ней. В какой из своих ролей вам больше это удается и удается ли?
– И так, и так. Я работаю с разными музыкантами, пишу музыку, делаю аранжировки. Стараюсь делать это качественно. И стараюсь быть лучше от работы к работе. Тяжело сказать, получается или нет. Надеюсь, что да. Наверное, для украинской поп-музыки, конечно, в качестве саундпродюсера в большей степени. Но приятно, что и творчество группы The Maneken уже отмечено и внесло свой вклад в развитие музыкальной индустрии.
– Но, скажем, у того же Потапа и его лейбла влияние гораздо шире. Не думаете ли взять курс на музыку, более понятную широкой аудитории?
– На конъюнктуру?
– Да, но качественную.
– Да, я понимаю, что в целом, конечно, для такого успешного коммерческого развития следовало бы сделать шаг навстречу широкой аудитории. Возможно, если я созрею, то что-то cделаю.
Кстати, с Потапом я знаком. Не так давно он был в гостях у меня в студии. Мы как раз обсуждали возможность сотрудничества, потому что с одной стороны, мне может быть интересно расширять аудиторию. А ему, с другой стороны, интересней сужать, как-то конкретизировать или разнообразить музыкальную составляющую.
– Как вы относитесь к талант-шоу? Вас звали в тренерское кресло?
– Я проходил кастинг, но не прошел.
– Да ладно!
– Ну, это такая довольно серьезная штука. Например, в Нацотбор "Евровидения" тоже проходил кастинг, сидел перед камерой, давал комментарии. В случае "Х-фактора" Хлывнюка взяли вместо меня. А на "Голос" - Бабкина.
– Как вы оцениваете влияние подобных шоу на музыкальную ситуацию в нашей стране?
– Я склонен думать так, что, к сожалению, все участники талант-шоу через какое-то время приходят в ту же точку, с которой они вступили на эту карусель. Пока их катали, это казалось просто бесконечным приключением. Но потом как-то так произошло, что они ровно в том же месте и остались.
А детские талант-шоу, "Голос. Дети"… В этом вообще есть...
– Опасность?
– Лично у меня, да, есть предпосылки к опасению. Ведь если взрослые артисты на сцене волнуются, то представляете, как в детском возрасте это все переживать?
Я в детстве ходил на гимнастику. Помню, как меня привели, и там тренер, естественно, как все тренеры: "Ладно, давай, три круга, разминаемся". В общем, разминаемся мы, разминаемся, кувырки отрабатываем. Первый кувырок - я носом об коленку, у меня начинает течь кровь. Я вот взгляд этого тренера никогда не забуду! Я просто почувствовал, что там: "вы-все-гов-но"... Там прессуют, потому что им нужны чемпионы. Так и в талант-шоу.
В каком-то постсиндроме вот этих музыкальных, развлекательных конкурсов, мне кажется, в первую очередь нужно самим участникам поменять отношение к этому.
– Вы недавно были на Бали. Расскажите, как вы любите путешествовать?
– Так получилось, что ехали мы в режиме тюленей. Хотелось просто отдохнуть, потому что очень устали в конце года. И мне очень важно было перезарядиться и еще раз послушать, что ж мы за альбом написали. Собственно, все это получилось, и более того - мы посетили все ключевые места на этом острове. Мы поднимались в горы, смотрели традиционные танцы, перформансы.
Обычно отдыхать не очень получается. Но отдых мы любим активный. Вот, например, у нас в планах поехать в Шпицберген. Это почти Северный полюс. На ледоколе. Для этого мы зарегистрировались в обществе защиты пингвинов, внесли все взносы. И в начале лета отправимся смотреть ледники, белых медведей и шахтерский поселок Пирамида.
– Привозите какие-то сувениры, что-то экзотическое?
– Раньше были магниты. Но теперь мы купили фотоаппарат - как Polaroid, только Fuji. Одноразовые фотки. Вот мы их на холодильник теперь и вешаем.
Я купил себе на Бали две пары туфель, салатовых. И рубашку. Натка привезла барабан, но он не сувенирный. Это профессиональный инструмент за кучу денег. Я еще пытался торговаться, потому что, ну, очень дорого. Но он офигенный, он классно звучит.
– Сколько вы можете потратить на музыкальный инструмент?
– У нас такая уникальная способность - мы можем потратить все. Все до копейки. Если что-то останется, то в аэропорту кока-колу еще какую-то купим!
– В финале Нацотбора даже ведущий Сергей Притула отметил ваш красный костюм. Вы сами его выбрали?
– Сам.
– А Ната не говорила: Сними? Она ведь больше по монохрому, а тут такой ярко-красный…
– Натка, да, она - ч/б, а я - цвет. Натка - серьезная, я - несерьезный. Мы как бы в противоположностях. Но, на самом деле, у нас во всем есть общие взгляды. Я темный, она - светлая. У нее черная машина, у меня - белая. У меня был белый телефон, у нее - черный, теперь у меня черный, у нее - белый. Классно.
– Она много рассказывает о вашем влиянии на нее, ее жизнь, характер, музыку. А чем она на вас повлияла?
– Она как паста растеклась и заполнила мои пустоты и пробелы. И теперь мы полноценный слитый слиток. Теперь мы "солид".
– Какие черты вы в себе больше всего любите и не любите?
– Наверное, мне не нравится, что, несмотря на мои старания, я такой рассеянный немного, расфокусированный человек. Иногда отрешенный. Потому что я в каких-то мыслительных, креативных процессах бесконечных. Наверное, мне это как-то не очень нравится. Нет, когда надо быть собранным, я нахожу в себе силы. Но в целом, у меня есть такая параллельная реальность, вселенная, в которой я летаю.
Но в плане навыков - умение увидеть конечный результат по первым предпосылкам или представить его. Это музыкальный анализ и воображение. Музыкальный анализ - это когда я слышу песню, я ее раскладываю на слои, сразу вижу, из чего она состоит. У меня это просто прорисовывается. И точно так же из музыкального импульса я могу за секунду пронестись, увидеть его потенциал и что из этого выйдет в итоге, если я буду работать над этим. Это классный навык, такой skill, который мне нравится.
– Ваше самое сильное впечатление от произведения искусства за последнее время?
– Недавно посмотрел фильм Даррена Аронофски "Мама". Уже пошли титры, а мы все сидим. Причем он начинается как интересный, захватывающий блокбастер, триллер. А потом такое начинается, ребятаааа… Это неожиданность. Это повисший вопросительный знак. И нарушение моих способностей анализировать, что-то раскладывать. Все пошло по какому-то такому сценарию, что ты не понимаешь: ты смотришь театрализованную постановку или все-таки это тот фильм, который ты начинал смотреть. В общем, рекомендую.
– В машине себя слушаете?
– Да. Машина - это мой мониторинг.
– А в дУше поете?
– Да. Но не мелодии, а аккомпанемент (напевает).
Тамара Кудрявченко, Дмитрий Ларин